Эрик… Чувство вины на миг отрезвило меня. Он бы умер, если бы увидел, чем я тут занимаюсь! Мне стало стыдно, но в тот же миг в голове промелькнула гнусная мыслишка: «Эрик ничего не видит, и никогда ни о чем не узнает».
Я судорожно втянула в себя воздух и пролепетала:
— Д-да. Я верю в такую любовь. А вы?
— Только что поверил.
Почему он улыбается так печально? Эта улыбка сделала лицо Лорена таким юным, таким красивым и беззащитным, что я совершенно забыла о чувстве вины перед Эриком. Причем тут вообще Эрик? Сейчас мне хотелось крепко-крепко обнять Лорена и сказать ему, что все будет хорошо. Я не причиню ему боли!
Но едва я решилась сделать шаг к Лорену, как он сказал нечто такое, от чего у меня просто земля ушла из-под ног.
— Я вернулся вчера только потому, что знал о твоем дне рождения.
Я захлопала глазами, как сломанная кукла.
— Знали?
Он кивнул, продолжая поглаживать мою щеку.
— Я как раз искал тебя, когда наткнулся на вас с Эриком. — Глаза его потемнели, а глубокий голос зазвучал резко. — Мне было больно смотреть, как он тебя тискает.
Я застыла с разинутым ртом. Что тут ответишь? Мне было стыдно, что Лорен вчера застал нас с Эриком. С другой стороны, чего мне было стыдиться? Мы не делали ничего нехорошего. В конце концов, Эрик мой парень, и какое Лорену дело до того, чем мы занимаемся наедине? Но сейчас, когда я смотрела в глаза Лорена, мне вдруг захотелось, чтобы это стало его делом.
Наверное, он все-таки прочел мои мысли, потому что вдруг отдернул руку от моей щеки и отвел глаза.
— Я понимаю. У меня нет никакого права ревновать тебя к Эрику. Это не мое дело.
До сих пор не знаю, что тогда со мной произошло. Помню только, что я протянула руку и повернула его лицо к себе, чтобы заглянуть в глаза.
— Вы хотите иметь такое право?
— Безумно! — не задумываясь, ответил Лорен. Потом выронил книгу, которую до сих пор держал в руках и взял мое лицо в свои ладони, касаясь большими пальцами губ. — Теперь моя очередь целовать именинницу.
И он накрыл мои губы своими, словно ставил клеймо на мое тело и душу. Честное слово, именно это я в тот момент и почувствовала.
Конечно, Эрик отлично целуется. Что касается Хита, то с ним мы целовались с тех пор, как он учился в четвертом, а я в третьем классе. Поцелуи Хита всегда были милыми и до боли знакомыми. Но Лорен был мужчиной, понимаете? В его поцелуе не были следа мальчишеской неловкости, к которой я привыкла. Его губы и язык сами знали, чего хотят, и умели этого добиться. Что касается меня, то во мне опять произошла странная перемена. Целуя Лорена, я перестала быть девчонкой. Я чувствовала себя женщиной — взрослой, зрелой и могущественной, которая тоже знает, чего хочет и умеет добиваться своего.
Мы оба тяжело дышали, когда оторвались друг от друга. Потом, не выпуская из рук моего лица, Лорен чуть отстранился, чтобы лучше видеть меня.
— Прости. Я не должен был этого делать, — прошептал он.
— Я знаю, — как взрослая, сказала я, продолжая смотреть ему в глаза. Под мышкой у меня по-прежнему была зажата книга ритуальных заклинаний, но свободную руку я уже успела положить на грудь Лорена.
Я чувствовала себя всесильной женщиной, настоящей жрицей любви. Медленно, очень медленно, я скользнула пальцами под воротник его пуловера и коснулась голой кожи. Лорен задрожал, и я с наслаждением почувствовала ответную дрожь в своем теле.
— Нам будет очень сложно, — сказал Лорен.
— Я знаю, — повторила я.
— Но меня это не остановит.
— Меня тоже.
— Никто не должен знать о нас с тобой. По крайней мере, пока.
— Хорошо, — кивнула я, чтобы не выдать своей растерянности. Честное слово, я пока не знала, что именно нам придется скрывать. Так почему тогда от его просьбы у меня неприятно похолодело в животе?
Лорен снова поцеловал меня. На этот раз губы его были такими теплыми, сладкими и восхитительно нежными, что холод у меня в желудке исчез без следа.
— Чуть не забыл, — прошептал Лорен мне в губы. — У меня тоже есть для тебя подарок. — Он торопливо поцеловал меня и выудил из кармана черных брюк крошечную золотую коробочку из ювелирного магазина. Он поднес ее мне на ладони и сказал: — С днем рождения, Зои.
Сердце мое птицей забилось в груди, когда я взяла в руки коробочку. Дрожащими пальцами я открыла крышку — и чуть не завизжала.
— О, Богиня! Какая прелесть!
На бархатной подушечке сияющей сказкой сверкали бриллиантовые сережки-гвоздики. Не огромные вульгарные бриллиантищи, а маленькие, изящные, но такие чистые и ослепительные, что на них было больно смотреть.
На миг перед глазами у меня всплыла застенчивая улыбка Эрика, с которой он дарил мне свое ожерелье со снеговиком, а потом еще не совсем уснувшая совесть строгим бабушкиным голосом напомнила, что ни в коем случае нельзя принимать от мужчины такой дорогой подарок. Но тут Лорен снова заговорил — и я забыла и об Эрике, и о бабушке.
— Они напомнили мне тебя — такие же совершенные, утонченные и блестящие.
Значит, он видит меня такой? Ой, ну никогда бы не подумала! В таком случае, я просто обязана принять эти серьги, иначе будет невежливо.
— Ах, Лорен! У меня никогда не было ничего прекраснее!
Я прильнула к нему и запрокинула лицо, а он наклонился, обнял меня и поцеловал так страстно, что у меня чуть голова не раскололась.
— Ну же, примерь их, — прошептал Лорен, пока я пыталась отдышаться после поцелуя.
К счастью, с утра я не надела свои серьги, поэтому мгновенно нацепила обновку.
— В читальном зале висит прекрасное старое зеркало. Только такая рама достойна твоей красоты. Подойди к нему.